Одна из дверей привлекла мое внимание. Внешне она ни чуть не отличалась от других: крепкая, окованная железом, с окном-решеткой и массивным засовом, способным пережить атаку стенобитного орудия. Но за этой преградой ясно ощущалось биение сердец. Я их слышала. Хотя, пожалуй, слово «слышала» не может выразить той сладкой дрожи в теле, что вызывало во мне ощущение этих сердец за дверью. Это было как глоток чистой родниковой воды посреди пустыни, их пульс ощущался сочной вишней на языке и рождал где-то в глубине глотки звериный рык. Несколько секунд ушло на то, чтобы одернуть бушевавшего внутри зверя, мечтающего добраться до живой плоти и ощутить ее вкус на губах. Да что это, в конце концов, со мной? Несколько целенаправленных ударов по засову, и балка чуть не отдавила мне лапы. Лапы? А они- то откуда?!

Дверь открылась легко. Видно, петли недавно смазывались. Обитатели камеры взвизгнули, вскрикнули, зашипели… Полуэльф мужественно толкнул за спину растрепанную блондинистую девицу (где-то я ее уже видела), зеленый ящер с интересом воззрился на меня и удивленно прошептал:

— Волколак?

Волколак? Где? Я заозиралась, но никого постороннего не обнаружила. Ясно. У них просто шок. Говорят, что такое часто бывает с узниками, слишком долго сидевшими в камере. Правда, обычно это одиночки. Я потянула носом воздух, не очень-то рассчитывая на зрение. Принца среди заключенных не было. Жаль. Пришлось бежать дальше.

Примерно через три камеры, у четвертой, я вновь ощутила биение сердца. Только билось оно слабо, как-то робко, словно извиняясь за само свое существование. Дверь снова открылась легко. Прикованный к стене камеры эльф нервно вздрогнул, полыхнул затуманенный взгляд золотистых глаз, и узник снова обвис в своих оковах. Антимагические — навскидку определила я. К ним даже приближаться не хотелось, не то что снимать. В таких браслетах полно серебра и золота. Смесь составлялась с учетом возможностей разных магических существ. Некоторые боятся серебра, кто-то золота, кому-то смерти подобно коснуться железа. При мысли о серебре какая-то часть моего сознания взвыла от ужаса, но я задушила бунт в зародыше. Да что со мной такое? Я веду себя странно, да и Ахурамариэля что-то не слышно. Ехидный клинок редко упускает столько возможностей высмеять меня.

Когти рванули цепи. Металл ударил в ответ разрядом. Я взвыла благим матом, но не отступила. Боль застлала глаза кровавой пеленой, но вместе с ней пришла ярость. Я рвала цепи в бешеном исступлении, оставляя когти и зубы в прочных звеньях. Казалось, этому не будет конца, проще выдрать кольца креплений из стены, чем порвать колодки. Помощь пришла неожиданно. В дверном проеме появился полуэльф с железным прутом наперевес. Бог знает зачем он притащил железяку, но в миндалевидных глазах сверкнуло что-то похожее на понимание. Он использовал прут как рычаг, чтобы все-таки порвать изрядно измятую цепь. Узник с тихим стоном рухнул вниз. Полуэльф бережно принял обмякшее тело и уложил на гнилую солому. Другой подстилки в камере не было.

А я уползла в угол, скуля от боли и не зная, какую часть тела баюкать в первую очередь.

Постепенно боль утихала. Тем временем полуэльфу удалось освободить Улфи от антимагических оков. Принц благодарно улыбнулся своему избавителю. Слабые еще руки нащупали сведенные судорогой челюсти волколака…

— Виктория, — тихо позвал он. — Где ты?

Я взглянула на изможденное лицо эльфа, его спутанные, но все еще прекрасные волосы, внимательные трехцветные глаза и вздохнула. Действительно, где же я?.. И мир накрыла темнота.

36

Я очнулась, глядя в ослепительно-белый потолок. Минуту я просто моргала. Теплым пятном лежало на одеяле солнце, и от этого ощущения стало как-то уютно, словно в далеком детстве утром в летние каникулы. У кровати были металлические перила. Таких мне раньше не приходилось видеть. А на руке у меня стояла капельница. Увидев, как в тонкое запястье хищно впилась игла, я испытала сразу два желания: захотелось с визгом выдернуть посторонний предмет из своего организма и молиться.

Больница? Значит, я не умерла. А как же мое жертвоприношение? Не состоялось, что ли? Конечно, нет… Я ведь жива, хоть и в больнице, а жертвоприношение предполагает смертельный исход для жертвы. Может, я заболела? Тогда это все объясняет. Говорят, при высокой температуре может появиться бред и его не отличишь от реальности. Значит, все происшедшее просто плод воспаленного воображения, яркий, красочный бред. Стало стыдно за собственную слабость и невольное любование обнаженным эльфом. Я тряхнула головой, прогоняя непрошеные мысли. Глупо расстраиваться из-за пустяков. Я же не знала, что это сон, поэтому дело обошлось без белого коня и героического размахивания мечом. Эротическая фантазия с обнажением эльфа заставила покраснеть до корней волос. М-да… Может, действительно пора замуж?

На столике у кровати стояли цветы и лежала коробка шоколадных конфет. Рядом с букетно-конфетным дуэтом тихо посапывали, обнявшись как старые друзья, филин и летучий мышь. Несколько минут я лежала, умиляясь дивной парочке. Интересно, а как персонал больницы относится к тому факту, что возле моей кровати спокойно дрыхнет нежить? Хотя… Может, и никак. Меня наверняка поместили в специализированную больницу для истребителей. Здешних врачей удивить чем-либо вообще невозможно.

Открылась дверь, и показался большой букет цветов. А за ним показался… ректор. Между ног Ратибора Мстиславовича темной тенью проскользнул Васька и кинулся ко мне на шею.

— Ты очнулась! — радостно завопил он, не замечая, что буквально душит ослабленный болезнью организм в объятиях.

Мех лез в нос, мешал глотнуть лишний раз кислорода. Я захрипела, задыхаясь. Ректор спокойно оттащил переполненного бьющими через край эмоциями кота, затем поставил букет в вазу. Оборотень и вампир тут же проснулись и были выдворены за дверь. Оба насупились, но возражать архимагу не решились. Ко мне можно зайти и позже, а горсть пепла — это навсегда.

Со мной остался только фамилиар. Оно и понятно — ректор не приходит просто так. Он даже в свой кабинет не позовет без веской причины. Я невольно съежилась под пристальным взглядом грозного руководства.

— Здравствуй, Виктория.

— Здравствуйте, Ратибор Мстиславович.

Ректор пододвинул к себе стул и уселся на него. Темно-зеленая мантия расплескалась вокруг ножек стула красивыми складками.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе одну новость. — Он выдержал паузу и добавил: — Эльфы прислали делегацию и настаивают на скорой свадьбе. Так что как только ты встанешь с постели — пойдешь под венец. — Я дернулась было возразить, но он остановил протесты властным жестом: — Не спорь. Это вне обсуждения. И еще… Делай что хочешь и как хочешь… Но убери нежить с территории Академии!

Интересно, при чем тут нежить? Может, мне послышалось? Или я его не так поняла?

Напоследок ректор так хлопнул дверью, что чуть стекла из окон не повылетали, а дверной косяк дрогнул и покосился. Дверь заклинило. Пока ее налаживали, я принялась осматривать палату. Ничего особенного. Обычная комната, чистая, выкрашенная белым и пахнущая лекарствами. Создавалось впечатление, будто лежишь в операционной. Ощущение поддерживала и белая простыня, которой я была накрыта. Взгляд скользнул по белоснежной стерильности ткани… и наткнулся на черное пятно. Я не сразу поняла, что это такое, перед глазами еще все плыло и временами мир казался зыбким и расплывчатым. Но, когда картинка приобрела четкость, я этому не обрадовалась.

В ногах лежала большая черная собака. Она вперила в меня немигающий взгляд карих глаз, так что мне стало жутко. Кажется, я перестала дышать. Всей кожей я ощущала ток своей крови. В голове зашумело. Нет. Это не потому, что я боюсь собак. По сравнению с Волчком зверюга была так себе. И размером меньше, и оскал попроще будет. Весь ужас был в том, что собака не дышала. Ее бока не вздымались, она была мертва… Вместе с осознанием этого факта я подпрыгнула на кровати, издала вопль пожарной сирены и попыталась спрятаться за стойку с капельницей.